Причины провала стартового плана СВО. Анализ полковника Пинчука
«ПолитНавигатор» публикует главу 3 из новой книги участника СВО экс-руководителя МГБ ДНР полковника Андрея Пинчука «СВО. Клаузевиц и пустота», которая под псевдонимом была издана в этом году. Она уже успела вызвать шок у читателей своей «правдой о войне».
Ранее для ознакомления читателями были представлены две главы из книги: одна посвящена событиям под Изюмом осени 2022 года, вторая – Красному Лиману
Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор» в ТамТам, Яндекс.Дзен, Telegram, Одноклассниках, Вконтакте, каналы YouTube и TikTok.
…После ухода СВО в затяжное состояние, нередко можно встретить критику стратегического планирования операции.
Например, существует мнение о том, что приоритетами наступления должны были стать не девять, а три-четыре направления с имитацией, но не задействованием реальных сил на второстепенных локациях с целью сковывания фронта.
Соответственно, после осознания сложности удержания всех маршрутов прорыва, правильным было бы не одномоментное оставление Киевского, Сумского, Черниговского участков как это произошло при Стамбульских переговорах, но передислокация с одного из них с соответствующим усилением остальных с целью сохранения возможностей рассекающих ударов.
Другим аргументом приводится пример молниеносной Карабахской войны 2020 года, когда Азербайджан сумел быстро перекрыть ключевой Лачинский коридор снабжения, сковать силы противника вдоль всего фронта, выявить самое слабое направление на оборонительной «линии Оганяна» и прорвать его, после чего достигнуть психологического эффекта взятием символически значимого города Шуша.
По этой аналогии нередко озвучивается альтернативный сценарий российского северо-восточного наступления вдоль берега Днепра, что обеспечивало бы как быстрое продвижение, защищенное естественной речной преградой, так и отсечение украинских сил от логистических схем снабжения со стабильным уменьшением их военной мощи и возможностей.
Параллельным наступлением в таком случае охватывались бы соседствующие Черниговская и Сумская области, с их удобной степной местностью, без крупных, легко превращаемых в непреодолимые крепости городов и массивных промышленных объектов.
При одновременном ударе с белорусского плацдарма в Галицийском направлении, это позволяло достичь классической военной стратегической задачи по локализации и изолированию театра военных действий (ТВД), перекрытию внешнего и внутреннего снабжения и быстрому рассечению сил противника.
Добавление сюда Киевского прорыва и создавало бы в таком случае те самые четыре, а не девять векторов движения со скоординированной стратегией и тактикой.
На Донбассе, в таком случае, местные войска удерживали бы ключевой боеготовый сегмент вооруженных сил Украины, не ввязываясь при этом в опустошающие и обескровливающие бои в крупных населенных пунктах вплоть до отсечения наступающими российскими силами в отношении донбасской группировки Украины со стороны Харькова и Гуляйполя.
Подобные планы и сценарии, однако, не учитывают специфики выбранной изначально концепции в виде СВО, а не войны, где, как мы помним, чисто военный расчет ставился в зависимость от кулуарно-специальных планов.
По этой причине критика военной стратегии СВО представляется весьма условной, и не отражающей обстоятельств этого планирования. Поэтому считаем более правильным изучить базовые возможности и концепции Российской армии, которые неизбежно служат основой любого из возможных планов.
Очевидно, что при планировании войны будущего российским Генштабом была сделана ставка на ракеты, бронетехнику, артиллерию и авиацию.
Вероятно, военное планирование сводилось к концепции, согласно которой противником выделялись крупные державы, сдерживание которых предполагалось осуществлять силами ядерной триады, тактическим ядерным оружием, высокоточным ракетным вооружением.
Сухопутные войска, вероятно, предполагались использоваться в боевых действиях малой интенсивности, по аналогии с Сирией, не требующих глобальных решений и ресурсов.
Как показал последующий опыт, главная ошибка такого сценарного варианта – недооценка роли пехоты в её взаимодействии с артиллерией и авиацией.
Клузевиц: «Уничтожающее начало огневого действия в наших современных войнах имеет, очевидно, наибольшую действительность; тем не менее столь же очевидно, что на индивидуальный бой, лицом к лицу, надо смотреть как на подлинную основу боя.
На войне армия, состоящая из одной артиллерии, являлась бы полной нелепостью, армия же, состоящая из одной кавалерии, мыслима, но сила её имела бы крайне ничтожную интенсивность. Армия, состоящая из одной пехоты, была бы не только мыслима, но и гораздо более сильна».
Математическое сравнение складских запасов вооружения, ракет, совокупной огневой мощи, авиации, ошибки в анализе готовности натовских иерархов оказать Украине столь мощную поддержку, и, самое главное, смещение ставки войны с пехотной составляющей сыграли с российской стороной злую шутку. На войне два плюс два никогда не четыре. Иногда пять, иногда ночь, иногда вторник, иногда миллион. При этом такая абстракция стратегических последствий требует особой тщательности и детальности в процессах тактических.
Здесь к месту вспоминается известное высказывание Владимира Ленина:
«Самое опасное в войне, которая начинается при таких условиях, как теперь война с Польшей, самое опасное — это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение на войне, и это самая худшая черта российского характера, которая сказывается в хрупкости и дряблости.
Важно не только начать, но нужно выдержать и устоять, а этого наш брат россиянин не умеет. И только длительной выучкой, пролетарской дисциплинированной борьбой против всякого шатания и колебания, только посредством такой выдержки можно довести российские трудящиеся массы, чтобы они от этой скверной привычки могли отделаться».
Следует сделать шаг назад и зафиксировать важный вывод: несмотря на все технологические достижения, усиление мощи средств поражения и качества разведки, главенствующая роль на поле боя сохраняется за пехотой в широком смысле человеческого ресурса, с оружием в руках захватывающего и удерживающего пространства и объекты.
Казалось бы – несколько барражирующих высокоточных боеприпасов или массированный удар реактивной или ствольной артиллерией способны уничтожить скопления личного состава и места дислокаций. Это так. Более того, зачастую солдаты вообще не вступают в бой или делают это крайне редко. И тогда неделями не меняются патроны в автоматных магазинах. Но верно и другое – в тот момент, когда начинается атака и активная оборона – главным фактором успеха остается всё-таки человеческий ресурс.
К чему привела недооценка роли пехоты? К тому, что необходимый комплекс мер по её обеспечению оказался так же сорван. Например, одна из острейших проблем начального периода СВО – нехватка, или, скорее полное отсутствие БПЛА тактического уровня.
В российской армии были разработаны и поставлены очень приличные боевые наступательные БПЛА («Орион», «Корсар», «Форпост», «Альтиус»). Даже разведывательные аппараты типа «Орлан-10» использовались как ударные. Но их оказалось мало! Выход в итоге, конечно, был найден. На поле боя появилась «Герань-2». Но с решением тактических задач на фронте она тоже имела мало общего.
Более того, отсутствие средних или тяжелых БПЛА типа «Орлан-30», позволяющих точное наведение артиллерии и коррективы боя, привело к повышенному расходу снарядов «на ощупь», и, как следствие, снарядному голоду. Если бы артиллерия была своевременно переведена на артблокноты, цифровые метеостанции, офлайн-карты и корректировалась мощными дронами и средствами космической разведки, то и проблема нехватки снарядов не была бы столь острой.
А как же с малыми БПЛА для разведки в составе малых групп и тактических подразделений, выполняющих функции «летающих биноклей» и средств ближней разведки?
И вот их не оказалось вообще. А те армейские, что были, крайне сложно ремонтировались, запчасти в ограниченном количестве поступали извилистыми непростыми путями. Фактор ускоренного армейского износа, необходимости гибкого подстраивания под особенности и специфику конкретных условий боевого применения учтен не был. Зачастую купить запчасть к «коммерческим» квадрокоптерам или провести своими силами в полевых условиях их модернизацию оказалось намного проще, чем пытаться пробить армейскую бюрократическую стену.
В ходе СВО данная проблема решалась почти исключительно за счет спонсоров и частных закупок. Почему так произошло? Очевидно, из-за недооценки данного фактора БЛА в армейском планировании. Но как могло случиться так, что важнейший вопрос эффективной работы личного состава оказался вне сферы достаточного обеспечения? Такое возможно только тогда, когда недооценивается сам фактор личного состава.
Именно этот вывод подтверждает нехватка или отсутствие всего того, без чего работа пехоты невозможна или затруднена – средства индивидуальной защиты (каски и бронежилеты), связь, медицина, элементарные средства обеспечения жизнедеятельности. Зачем они, если всё решает ракета или самолет? Итог мы увидели.
Более того, столь уже широко известная проблема БПЛА имеет и следующую, вполне ближнесрочную перспективу – широкомасштабное использование роев дронов, управляемых искусственным интеллектом. Способность традиционных средств ПВО противодействовать этому вызывает большие сомнения. И если уже сейчас не решать эту проблему, как и не развивать собственные возможности, то в ближайшее время новый военно-технологический кризис будет неизбежен.
Недооценка роли пехотного личного состава повлекла за собой и стратегические ошибки планирования. Традиционный подход, при котором одной из ключевых задач является локализация театра военных действий, также оказался забыт. Зачем отсекать отдельную локацию, если в ней некому сражаться? Просто наносим удары ракетами.
В то же время противник, руководствуясь классическими алгоритмами военной теории, отсекал логистические каналы поставок снабжения Российской армии, чем неоднократно добивался отступлений без изнурительных лобовых боев.
Если бы аналогичный подход реализовывался Россией изначально, а главный акцент был бы сделан на полноценной изоляции от западных поставок, последующая картина была бы другая. Да, Украина занимает протяженную территорию. Но когда целями были поставки ГСМ, остальные цели и инструменты для этого автоматически становились вторичными. Итог известен.
Причём, когда эффективность высокоточных ударов оказалось иной, чем виделась в планах, штабное планирование опять сделало крен и теперь уже пехотные подразделения зачастую шли вперед без достаточной артиллерийской, авиационной, ракетной, разведывательной поддержки.
Выяснилось, что настройка баланса театра военных действий – это одна из базовых проблем российского военного управления. Штабы просто не владели достаточной полнотой реальной, а не докладной информации, и не имели отработанных организационных и технических инструментов слаживания и взаимодействия.
Клаузевиц: «Лучшая стратегия состоит в том, чтобы всегда быть возможно более сильным; это значит прежде всего — быть вообще сильным, а затем — и на решающем пункте».
Но что тогда в стране, помимо досужих рассуждений, является базой военного планирования и сценарных вариантов будущих ТВД? Такой документ есть. Этой военной конституцией в России является Военная доктрина. Принята она была в 2014 году, и вот теперь у нас есть все права оглянуться и понять, насколько оценки и планы были верны. Ведь именно на её основании осуществлялась последующая логика военного строительства.
Её изучение в условиях СВО – совершенно не рутинное и не канцелярское занятие. Ведь именно в ней «на основе анализа военных опасностей и военных угроз Российской Федерации и интересам её союзников сформулированы основные положения военной политики и военно-экономического обеспечения обороны государства».
Здесь важно обратить внимание на фразу о союзниках – ведь именно в связи с угрозами союзникам – ЛДНР – и была начата СВО.
Тут, кстати, о СВО, хоть и несколько риторически, но в контексте предвидения. В Доктрине определяется военная терминология – дифференцируются виды войн, раскрываются понятия военных и вооруженных конфликтов, определяется разница между ними.
Вот только термин и содержание «СВО» там не предусмотрены. Доктрина принята 25 декабря 2014 года – то есть после Майдана и создания ЛДНР. А это значит, что условия, приведшие в итоге к СВО, уже возникли.
К тому же, рассматривая характерные черты и особенности современных военных конфликтов, доктриной подчеркивается «комплексное применение военной силы, политических, экономических, информационных и иных мер невоенного характера, реализуемых с широким использованием протестного потенциала населения и сил специальных операций».
Сама Украина в Доктрине прямо не упоминается. Но косвенных отсылок более чем достаточно.
«Неурегулированными остаются многие региональные конфликты. Сохраняются тенденции к их силовому разрешению, в том числе в регионах, граничащих с Российской Федерацией».
К угрозам отнесены:
«Наличие (возникновение) очагов и эскалация вооруженных конфликтов на территориях государств, сопредельных с Российской Федерацией и ее союзниками», «установление в государствах, сопредельных с Российской Федерацией, режимов, в том числе в результате свержения легитимных органов государственной власти, политика которых угрожает интересам Российской Федерации»!
Здесь необходимо ещё раз вернуться к формату СВО и его изначальному планированию. Нужно сверить текущую картину и базовые представления российского политического и военного руководства о том, как может развиваться конфликт. Военная доктрина определяет этот алгоритм следующим образом:
«А) комплексное применение военной силы, политических, экономических, информационных и иных мер невоенного характера, реализуемых с широким использованием протестного потенциала населения и сил специальных операций;
б) массированное применение систем вооружения и военной техники, высокоточного, гиперзвукового оружия, средств радиоэлектронной борьбы, оружия на новых физических принципах, сопоставимого по эффективности с ядерным оружием, информационно-управляющих систем, а также беспилотных летательных и автономных морских аппаратов, управляемых роботизированных образцов вооружения и военной техники;
в) воздействие на противника на всю глубину его территории одновременно в глобальном информационном пространстве, в воздушно-космическом пространстве, на суше и море;
г) избирательность и высокая степень поражения объектов, быстрота маневра войсками (силами) и огнем, применение различных мобильных группировок войск (сил);
д) сокращение временных параметров подготовки к ведению военных действий;
е) усиление централизации и автоматизации управления войсками и оружием в результате перехода от строго вертикальной системы управления к глобальным сетевым автоматизированным системам управления войсками (силами) и оружием;
ж) создание на территориях противоборствующих сторон постоянно действующей зоны военных действий;
з) участие в военных действиях иррегулярных вооруженных формирований и частных военных компаний;
и) применение непрямых и асимметричных способов действий;
к) использование финансируемых и управляемых извне политических сил, общественных движений».
Таким образом, мы четко видим предполагаемый модуль – мобильное маневрирование, точечные удары и современные технологии. Это представление, конечно же, не требует слишком уж усиленного развития массовой армии в модели Великой Отечественной войны (ВОВ) и Советской Армии (СА). Как показала практика — это ошибка. Ну, или была бы не ошибка, если бы изначальный план скоротечной СВО был успешен.
Кстати, особый интерес представляет пункт «з». Как мы видим, важная роль ЧВК и добровольцев всё же осознавалась. К сожалению, крен в сторону точечных вооружений и ЧВК слишком сильно ослабил традиционную армейскую составляющую.
Следствие – мобилизация. Причём, говоря о мобилизации, нельзя не затронуть проблемы её технического исполнения. Почему же страна с опытом участия всего населения и всего народного хозяйства в обороне от немецкой агрессии, борьбы с последствиями чернобыльской аварии, оказалась в затруднении перед задачей быстрого и эффективного обеспечения необходимых мобилизационных процессов? Нам видится, что причиной является всё то же базовое ошибочное представление о войнах как скоротечных точечных операциях.
И ещё одно следствие – сокращение в ходе военных российских реформ или, скорее, полное уничтожение так называемых «кадрированных» частей. Такие части, сохраняя базовый офицерский штат и имея полное материальное оснащение, позволяли быстро насытиться резервистами и прийти в боеготовое состояние. Это были, в основном, полки и дивизии. Подобная организационная структура позволяла достигать самодостаточных военных структур. Судя по всему, желание сэкономить, «освоить» занимаемые площади и территории, отсутствие предвидения широкоформатных боевых действий привели к указанному результату.
Ирония состояла в том, что Украина, наоборот, стала развивать свои вооруженные силы, причем делать это именно на основании «кадрированных» частей. В этом смысле не сработала старая истина – посматривай к противнику и не чурайся использовать его опыт. При этом такие данные должны были, как минимум, вызвать вопросы и соответствующие реакции.
Судя по всему, российский генералитет на момент начала операции брал за основу своих расчетов некий постоянный состав вооруженных формирований Украины и их состояние в статике, не особенно погружаясь в специфику и перспективы их динамического развертывания.
Например, на начало 2022 года количество личного состава ВСУ формально составляло 215 тысяч человек. Такой расчет мог бы как-то прояснить количество задействованных на первом этапе СВО российских сил с учетом предположения о том, что основная часть украинской армии находится на Донбассе, растянута, её боеготовность разная, у офицерского корпуса присутствует скептицизм взглядов на политическое командование.
Однако в таком расчете отсутствуют пограничники, госбезопасность, железнодорожные войска, добровольцы националистических батальонов – все те задействованные в боевых действиях на Донбассе, благодаря кому реальная боеготовность и численность вооруженных формирований реально приближалась к 400 тысячам. И это, ещё раз обратим внимание, на начало СВО.
Потому что на следующее после начала СВО утро в Украине была объявлена полная (не частичная) мобилизация. Нет сомнений, что при планировании военных операций любой интенсивности и специальности одна из главных задач – реальная оценка боеготовности противника, скорости и условий его развертывания.
Только из кадрированных частей спешно было развернуто около 200 пехотных батальонов, всего их стало около 450, что позволяло обеспечить превосходство на передовой.
Ведь на начало года боевой мобилизационный резерв, с учетом прошедших за восемь лет бои на Донбассе украинцев, составлял до полутора (по другим расчетам двух) миллионов человек на 25-30 миллионов, реально оставшихся на Украине за минусом беженцев и ушедших под контроль России территорий. То есть стандартный расчет 10 процентов населения дает даже бóльшую цифру мобилизационного резерва. Причём боеготового, обученного и что самое главное – мотивированного именно на войну с Россией.
Таким образом, Украине на начало осени 2022 года удалось мобилизовать в общей сложности от 700 тысяч до миллиона человек, и при этом сохранить резерв для наращивания этих цифр.
Соответственно запоздалые российские меры осени 2022 года по «частичной мобилизации» заявленных 300 тысяч являются догоняющими и явно не соответствуют обстоятельствам театра боевых действий.
Можно предположить, что эта цифра не оказалась большей лишь из-за отсутствия для этого достаточных возможностей – полигонов, казарм, офицерского состава, инструкторов, транспорта и другого минимально достаточного имущества, вооружения.
Конечно же, в этих процессах сыграло роль и то, что генералитет готовился к «войне прошлого» и немного к умозрительно придуманной «войне будущего», не оценив реальные признаки «войны настоящего».
В итоге, с одной стороны, был повторен опыт начала Великой Отечественной, когда Ворошилов пытался атаковать танки врага конницей. Правда, своих Тухачевского, Якира и Уборевича, способных увидеть реальный облик грядущей войны, в этот момент, судя по последствиям, не нашлось. Во всяком случае, из тех, кто мог реально изменить ситуацию.
А с другой – возник неудачный косплей американской концепции «быстрого достижения и преобладания», реализованной в Ираке в виде операции «Шок и трепет».
Напомним базовые положения концепции:
–Целью являются не только вооружённые силы противника, но и «общество в широком понимании».
–Война — спектакль, разыгрываемый на телевидении для трёх разных аудиторий: американской, аудитории противника и остального мира.
–Ведение как боевых действий, так и информационной войны.
Четыре составляющих “Shock and Awe” согласно авторам доктрины:
1.near total or absolute knowledge and understanding of self, adversary, and environment;
2.rapidity and timeliness in application;
3.operational brilliance in execution;
4.and (near) total control and signature management of the entire operational environment.
Этот подход явно учитывался при планировании украинской кампании СВО.
Однако успешная реализация такой концепции в российских условиях столкнулась с фундаментальными проблемами: слабой исполнительской дисциплиной реализации замыслов, проблемами взаимодействия, неверной самооценкой ресурсов и их недостаточным адаптированием под условия операции.
В итоге жесткая дисциплина и режим секретности в ходе организации СВО нивелировались слабой связкой штабного командования «на земле». Растянутая и непродуманная логистика без надлежащего боевого охранения привела к многочисленным атакам и уничтожению колонн и отдельных сил, а ведь логистика – это особенно важный пункт американской концепции.
Здесь вообще следует учесть, что Российская армия вступила в СВО с недореформированной системой военной складской логистики. Советский принцип непрерывной адресной доставки материальной базы «сверху вниз» для фронта непосредственно на передовую был заменен на старый натовский подход полнокровного наполнения «логистических центров» с выдачей потребностей по заявкам. Старым мы его называем именно потому, что в настоящее время НАТО перестраивается на фактическую советскую систему, модернизированную под современные западные потребности и получившую название “Joint Vision – 2020”.
В итоге сформировался комбинированный принцип, философией которого была уверенность в том, что война если и будет, то на территории России, а значительная часть материального обеспечения стало составлять привлечение внешних партнеров Минобороны «на аутсорсинг» с лишением армии материально-технической независимости и гибкости. Этот подход вообще не предполагал полноценного снабжения за пределами страны. Как следствие, начавшаяся СВО фактически не вписалась в эту систему.
Судя по всему, чиновники Министерства обороны России слишком буквально восприняли дефиницию «оборона» в названии своего ведомства и отталкивались от этого, не учитывая операции, подобные СВО.
Клаузевиц: «Оборона может непрерывно пользоваться всем тем, что она заготовила для довольствия войск. Таким образом, по существу, у обороняющегося не должно быть недостатка в необходимом, особенно при действиях в собственной стране; но это положение сохраняет свою силу также и при обороне в неприятельской стране.
Напротив, наступающая сторона удаляется от своих источников снабжения и должна поэтому в течение всего времени продвижения вперед и в первые недели после остановки добывать себе всё необходимое со дня на день, причём дело редко обходится без недостачи и затруднений.
В двух случаях эти затруднения достигают высшей точки. Во-первых, при наступлении – перед тем, как наступит решение; тогда запасы противника находятся ещё полностью в его руках, а наступающий вынужден оставить свои запасы позади; он должен держать свои войска сосредоточенными и поэтому не может использовать больших пространств, даже его транспорты не могут следовать за ним, раз только начались боевые передвижения. Если к этому моменту соответственно не подготовились, то легко может случиться, что войска за несколько дней до решительного сражения начнут испытывать лишения и нужду, что, конечно, не является подходящим средством для успешного введения их в бой.
Во-вторых, недостаток продовольствия возникает преимущественно к концу шествия победы, когда коммуникационные линии становятся чересчур растянутыми, особенно если война протекала в бедной, малонаселенной, может быть и враждебно настроенной местности. Какая огромная разница между сообщениями от Вильно до Москвы, где каждую подводу приходилось добывать силой, и сообщениями от Кельна – через Льеж, Лувен, Брюссель, Монс, Валансьен, Камбре – до Парижа, где достаточно коммерческого договора или векселя для того, чтобы достать миллионы рационов.
Часто от продовольственных затруднений тускнел блеск самых блестящих побед, чахли силы, и отступление, становившееся необходимостью, приобретало постепенно все признаки подлинного поражения».
Вообще, американский подход, раз уж российские военные решили опираться на заокеанский опыт, требует внимания к деталям. В условиях же украинской кампании, наоборот, возник тотальный дефицит средств разведки и связи. И что ещё более важно – неспособность быстро обобщать и учитывать получаемый негативный и позитивный опыт в последующем планировании и управлении.
Таким образом, планировщики застряли между стереотипами прошлого, постмодернистскими, далекими от реальности образами будущего в формате удобного для чиновников бегства от реальности в «цифровую абстракцию» и не смогли нащупать настоящее.
Как мы уже указывали, существует мнение, что на советское военное строительство сильно повлияла уверенность в том, что войны будущего возможны в двух форматах: либо ядерном, либо военном конфликте малой интенсивности без широкого задействования фронтовой армейской составляющей.
В отличие, кстати, от США, которые, получив Вьетнам, убедились в необходимости развития сухопутной пехоты. Афганистан для СССР таким примером не стал ввиду специфических условий боевых действий, локальных задач, часть из которых вполне попадала в категорию «специальных». Более того, Афганистан состоялся слишком близко к падению Советского Союза, из-за чего многие выводы остались нереализованными наработками.
В итоге СВО изначально свелась к попытке формирования массированного шокирующего воздействия на нескольких ключевых направлениях. Однако тактическое искусство и уровни взаимодействия не позволили добиться целостного кумулятивного эффекта.
При этом был фактически проигнорирован важнейший – психолого-информационный сегмент. Вопрос достаточной мотивации личного состава, участвующего в операции, и, одновременно, информационного поражения противника можно признать нереализованным.
И важно ещё раз отметить, что другой важнейшей и не решенной на первых этапах СВО проблемой оказалась неготовность размыкания логистической и пространственной связанности украинских сил.
В случае, если бы нарушение логистики доставок грузов, уничтожение личного состава и ремонтных площадок, своевременное формирование энергодефицита партизанско-диверсионными и авиационными ударами, высокоточным оружием состоялись, то степень последующей военной консолидации и, как следствие, успехов украинской армии была бы поставлена под большое сомнение. Этого не произошло.
Более того, изначально планирующийся «сетецентрический» формат ведения боевых действий был в определенной мере украинцами перехвачен.
Так, например, хорошо защищенный от традиционных средств радиоэлектронной борьбы спутниковый интернет “Starlink” от Илона Маска обеспечил гибкое высокоскоростное и многоуровневое пространство связи, резко повысив качество столь нужного взаимодействия между подразделениями. В Российской армии аналогов подобной системе не нашлось.
Примером уместно привести цитату из украинских СМИ о практической реализации такого внедрения:
«Вот так выглядит современный командный пункт в ВСУ благодаря Starlink: командир роты огневой поддержки и главный сержант роты десантно-штурмовой бригады, соединенные через Starlink, получают данные с нашего беспилотника, выдают координаты, находятся в постоянной связи и управляют боем с планшетов и смартфонов».
Есть и другой вариант использования “Starlink”, который был детально описан польским интернет-ресурсом “Defence24.pl” в ходе интервью с воюющим на Украине польским наемником, работающим на 152-миллиметровой пушке-гаубице в момент наступления российских войск на Лисичанск. В ходе интервью описывалось, как к их расчету придали группу операторов БПЛА с терминалом “Starlink”.
При этом операторы БПЛА были размещены в нескольких километрах перед орудием. Соответственно огонь велся только по координатам от БПЛА, передающимся через “Starlink”. Ни одного выстрела нельзя было совершить самовольно, по данным разведки или иной схеме. Операторы БПЛА также координировали заранее спланированный быстрый отход расчета для недопущения поражения контрбатарейной борьбой.
Здесь следует учитывать и то, что практически вся боевая техника украинцев оборудована цифровыми маяками. Командиру не нужно, как это часто бывает в российских реалиях, бегать и искать, где же его танк, орудие, «Урал» или «КАМАЗ». Не нужно присматриваться к нанесенным на корпуса бронетехники условным знакам и обозначениям. Достаточно взглянуть на планшет.
С 2015 года в украинской армии используются натовские радиолокационные станции контрбатарейной борьбы AN/TPQ-36, -37, -50 и многие другие, синхронизированные с автоматизированным управлением. Во время артиллерийских и ракетных обстрелов с российской стороны, планшеты украинского командного состава в режиме онлайн получают от этих станций соответствующие координаты. У командира есть возможность мгновенной постановки задачи на поражение, благо система “Starlink” такую возможность обеспечивает.
Соответственно, РСЗО HIMARS, гаубицы M777 получают соответствующую задачу. Все. Время минимально, до 5 минут, эффект максимальный. Никакой навык и боевая выучка в ручном режиме такого результата дать не могут.
А что в России? Через восемь месяцев после начала спецоперации, 23 октября 2022 года на околоземную орбиту был выведен российский спутник «Скиф-Д», который положил начало созданию высокоскоростной передачи данных в интересах Российской армии.
Анализ открытой части проекта показывает, что для полноценного запуска системы необходимо более шестисот подобных спутников. Данная ситуация много говорит о своевременности процесса.
Однако всё же было бы неправильно говорить о тотально превосходящем организационном или материальном ресурсе ВСУ. Любая армейская автоматизация не является «вещью в себе» и лишь усиливает должный уровень боеготовности, без которого это умножение на ноль.
Украинская же армия, имея превосходство в пехоте, просто и безжалостно бросала своих бойцов на передовую и после их убывания всё новыми потоками или в режимах ротации постоянно наполняла фронт личным составом. Людей никто не жалел, а восполняемый ресурс позволял перевести количество в качество.
Другой вопрос в том, что снабжение украинской армии со стороны НАТО средствами связи и разведки сопровождалось перестройкой системы управления и оргштатными изменениями под реальные условия и имело задачу именно повышения эффективности. Таким образом, без тотального увеличения личного состава, за счет лучшей обученности, оснащенности, конечный боевой результат значительно улучшался. Немалую роль играла в этом и помощь разведданными.
Да, оказываемая разведывательной информацией западного сообщества помощь весома и играет немалую роль. Однако родимые пятна общей идентичности наличествуют сполна. Регулярные попытки «штурмов в лоб» (как в Сухом Ставке, Давыдом Броде и т. п.) присутствуют и у украинских сил, хоть и перемежаются консолидацией тактического мастерства на ключевых участках.
Часто вся стратегия ВСУ сводилась к наступлению на максимально большом количестве направлений с тем, чтобы нащупать любую брешь и ударить туда. Фактор большей массы украинских бойцов на первом, и особенно втором этапе СВО всё же сыграл свою роль.
Не особенно жалея личный состав, украинское командование массовыми ударами прощупывало российскую оборону и, обнаруживая стыки, наносило в них удар, приводящий зачастую к отступлению вполне боеготовых к обороне подразделений. В этом смысле военная стратегия украинцев не претерпела никаких изменений со времен Великой Отечественной войны.
Следует в этой связи особенно отметить трудности реальной боеготовности российских армейских подразделений и их комплектования. Мы рассмотрим эту проблему отдельно на конкретном примере «Изюмского стояния» весны – лета 2022 года, но следует понимать её всеобъемлющий характер.
Если ознакомиться с публикуемой в октябре 2022 года аналитикой структур НАТО, то видно, как в расчет российского потенциала укладываются в формулы соотношения техники и личного состава. Например, 10 танков – один БТГр на тысячу бойцов, сто танков – соответственно 10 БТГр и десять тысяч бойцов. Вероятно, примерно так же в начале считали и в российских штабах.
Реальность оказалась иной.
При значительном количестве бронетехники, российские подразделения оказывались неукомплектованными военнослужащими. Либо в условиях мирного времени боевые расчеты комплектовались из срочников, с ожиданием их перевода на контракт. Либо уже на фронте случались массовые случаи отказа от боевых действий, о чём мы подробнее поговорим в главе 5 «О мотивации».
Необеспеченная личным составом бронированная и прочая армейская техника выдвигалась в зону боевых действий. Естественно, при украинских атаках техника бросалась сразу же. Не хватало ГСМ для заправки и личного состава для обороны.
В итоге у украинцев оказались новейшие российские танки Т-90А и Т-90М. Это дало западной прессе повод публиковать в октябре 2022 года статьи под названиями типа «Россия оказалась крупнейшим поставщиком вооружений для украинской армии», заявляя, например, о том, что от западных поставок Украина получила 320 танков, а российскими трофеями – 436. Аналогичные цифры приводились и по другим образцам. Например, западные поставки БМП – 210, и 452 трофейных, брошенных российской армией.
Даже если поставить эти цифры под сомнение, всё равно факт массового оставления техники общеизвестен. Причины – нехватка пехоты, низкий уровень мотивации, взаимодействия, обеспеченности связью. Отдельно нужно выделить крайне слабое взаимодействие (а часто его отсутствие) с авиацией и артиллерией.
Здесь нужно понимать, как на практике типичным образом действовали украинские подразделения в атаке. Средствами радиоэлектронной борьбы глушилась разношерстная незащищенная российская связь (если она вообще была). Бронированной штурмовой группой пробивалась брешь в обороне, чаще всего на стыках позиций подразделений. Либо мобильными штурмовыми группами российские позиции брались в полукольцо и дальше выдавливались. При отступлении российских войск, те часто попадали в засады, которые украинскими силами организовывались параллельно прорыву и выдавливанию.
Легкобронированные маневренные броневики позволяли набрать высокую скорость. Легкие минометы и поддержка боевых дронов резко повышали в моменте атаки огневую мощь. Бойцы с ПЗРК и противотанковыми комплексами отсекали вмешательство с воздуха и попытки прорыва брони.
Качественная разведка, средства связи и управления, наступательные БПЛА и тактическая связка с артподдержкой обеспечивали эффект реального времени обеспечения боя.
Ирония состояла в том, что по различным аналитическим данным на российских военных складах присутствовало довольно большое количество вполне современных образцов вооружения.
Проблема сводилась лишь к тому, что пользоваться им обучались лишь «парадные» подразделения в небольшом количестве, значительная часть личного состава которых с момента объявления СВО из армии уволилась или понесла значительные потери.
По итогу, даже если такое вооружение и выдавалось бойцам, а в отчетах, вероятно так и было, то уровень КПД его использования стремился к нулю, бойцы же старались пользоваться знакомым и привычным им советским оружием. Так, когда в армии стали массово выдавать новый автомат АК-12, который, однако, помимо конструктивных проблем требовал совершенно иного, чем раньше, навыка прицеливания, его стали массово менять на старые АК-74 или даже АК-47.
Такая же ситуация была и с новейшими противотанковыми ракетными комплексами «Корнет». Обученные стрельбе на более старых образцах ПТРК «Фагот» и «Метис», солдаты просто не умели прицеливаться по лазерному лучу и пользоваться отличным тепловизором, входящим в комплект.
И ещё несколько слов о разнице подходов.
Украинские олигархи Ахметов и прочие обеспечивают своими промышленными предприятиями и мощностями оборудование оборонительных сооружений. Автоматизированные заглубленные бункеры – блоки, техника и прочее.
В это же время классическая нехватка шанцевого инструмента на российской передовой известна повсеместно.
Тяжелый грунт извлекается лопатами, а окопы оборудуются не соответствующими инженерным стандартам защитными приспособлениями, не укрытиями, а, к примеру, мешками с выкопанной землей или сомнительными бетонными приспособлениями.
Именно такие проблемы были не последними при лавинообразном оставлении позиций под Изюмом и Балаклеей. Оборонительных позиций просто не хватало, а их стандарт не соответствовал общеармейским инженерным требованиям. В итоге обстрел тяжелым артиллерийским вооружением, а тем более наступление бронетехникой просто сносили позиции.
И ещё раз необходимо подчеркнуть вопрос автоматизации боя. Все высокопарные рассуждения о «современных войнах» упираются в реальность. Подобная ситуация недопустима для любой армии, пытающейся обеспечить любой маломальский успех.
Так называемые ГИС-системы имеют принципиальное значение для эффективности современного боя.
Например, у ВСУ время между обнаружением цели «Байрактаром» и последующим ударом артиллерии минимально. Этот опыт, кстати, извлечен из азербайджанской кампании в Нагорном Карабахе и вполне был доступен и для российской стороны. Однако каждый сделал свой вывод.
При этом у Российской армии, конечно же, имеется своя ГИС-система – «Панорама» и «Оператор». Однако, прекрасно работающая в локальных условиях, система совершенно не адаптирована к размаху СВО и слабо связана с процессами «на земле». Да и где ей работать? Интернета нет, и провайдеры типа «Триколора» обеспечить его в режиме полноценной сети для цифровых систем управления боем, а тем более цифровой радиосвязи, не способны.
В отличие от украинской системы, замкнутой на спутниковые данные союзников из НАТО и сквозной до тактического управления боем у конкретных подразделений и командиров.
Более того, в отличие от российской, в украинских аналогах реализованы автоматизированные алгоритмы и решения по обработке информации в формате нейросети, что в разы ускоряет и упрощает конечный информационный продукт и ценность его практического использования.
Такая ситуация требует срочного изменения решений по военному управлению и фактической перестройке подходов.
Клаузевиц: «Если мы непредубежденным взглядом окинем военную историю, то найдем, что случаи, когда ошибки в таком расчете действительно оказывались причиной крупной неудачи, по крайней мере, в стратегии чрезвычайно редки. Но если понятие искусного сочетания элементов времени и пространства должно являться отражением всех случаев, когда посредством быстрых маршей решительный и деятельный полководец одной и той же армией побил несколько противников (Фридрих Великий, Бонапарт), то мы напрасно будем путаться в этих чисто условных выражениях. Для ясности и плодотворности представлений необходимо называть вещи их собственными именами.
Верная оценка своих врагов (Даун, Шварценберг), риск – оставить временно перед ними лишь незначительные силы, энергия форсированных маршей, дерзость молниеносных атак, повышенная активность, которую великие люди проявляют в момент опасности, – вот истинные причины таких побед. Что же тут общего со способностью правильно сопоставить такие две простые вещи, как время и пространство.
Но и эта рикошетирующая игра сил, когда победы под Росбахом и под Монмиралем дали необходимый размах для побед под Лейтеном и Монтро, игра, которой великие полководцы не раз вверяли свою судьбу в оборонительной войне, всё же, если говорить ясно и откровенно, представляет редкое явление в истории.
Гораздо чаще относительный перевес сил, т. е. искусное сосредоточение превосходных сил на решительном пункте, бывает основан на правильной оценке этого пункта и на верном направлении, которое армия получает с самого начала, на решимости, которая требуется, чтобы пренебречь маловажным в пользу важного, т. е. держать свои силы в большей степени сосредоточенными. Это – характерные черты Фридриха Великого и Бонапарта».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.