29 сентября Николаю Островскому исполнилось бы 111 лет… О нём и о его романе «Как закалялась сталь» люди в 21 веке знают, в лучшем случае, лишь понаслышке. А 1936 году ещё при его жизни тираж книги превышал полтора миллиона экземпляров, в библиотеках для того, чтобы ее прочесть, записывались в очередь. А первое издание романа официальная критика просто-напросто «проглядела», и ей приходилось не столько «продвигать», «внедрять» её в читательские массы, сколько объяснять её успех.
Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор – Киев» вFacebook, Одноклассниках илиВконтакте
Как же закалялась сталь?
Ослепший писатель вынужден был писать по трафарету: к листику бумаги он прикладывал вырезанную из картона рамку, которая не позволяла выходить за строку. Но герои его романа были вовсе не «трафаретны». Как-то литературоведы подсчитали, что на 300 страницах встречается 200 персонажей.
Реклама
Но каждого персонажа, пускай даже «проходящего» Островский даже несколькими словами умел наделить такой характеристикой, что он не казался лишним читателю. Многие из них могут показаться интересными даже нашему современнику, как, например, партийный активист Туфта, занимающийся учетом и статистикой и следящий за буквальным исполнением законов, инструкций, циркуляров.
«Злой и придирчивый, этот молодой старичок с большими настороженными ушами был неприятен и, в то же время смешон». Не напоминает ли этот персонаж современных нам «гражданских активистов»? А иногда встречаются настоящие литературные шарады: «…в пышной рамке из зеленой хвои – львиная голова гениального создателя «Коммунистического Манифеста» – созвучие фамилии Маркса с именем евангелиста Марка, чьим символом в христианской апологетике является лев, сплелись в один художественный образ.
Но перекличка с Библией прослеживается и на уровне сюжета. Простудившийся на прокладке железной дороги Павка Корчагин «свалился в тифозном бреду» и, приняв за него другого красноармейца, в партрорганизации его считают умершим. После болезни он возвращается из дому «в большой город» и заявляет, что «необходимо, товарищ, воскресить меня в списках организации».
Конечно, язык Островского его современники писатели-профессионалы невольно сравнивали с цветистым и стилистически более совершенным языком «Конармии» Исаака Бабеля. Но в картинах романа есть что-то такое, что лучше видно издали.
Человек? Писатель? Символ?
Был ли Николай Островский писателем? Этот вопрос впервые поставил Марк Колосов, замредактора журнала «Молодая Гвардия», «крестный отец» книги, впервые изданной в этом журнале.
ФОТОГРАФИЯ 2 Без подписи
В интервью, данном московскому корреспонденту «НьюсКроникл» 30 октября 1936 года, Островский признается: «Раньше я решительно протестовал против того, что вещь автобиографичная, но теперь это бесполезно (в декабре писателя уже не станет – С. К.). В книге дана правда без всяких отклонений. Ведь ее писал не писатель. Я до этого не написал ни одной строки. Я до этого не был не только писателем, я не имел никакого отношения ни к литературе, ни к газетной работе. Книгу писал кочегар, ставший руководящим комсомольским работником. Руководило одно – не сказать неправды. Рассказывая в этой книге о своей жизни, я ведь не думал публиковать книгу. Я ее писал для истории молодежных организаций, о гражданской войне, о создании рабочих организаций, о возникновении комсомола на Украине. А товарищи нашли, что эта книга представляет и художественную ценность».
Судьбы литературного героя и писателя тесно переплелись. Пятнадцатилетний Николай, как и Павка Корчагин, из Шепетовки на Винничине, перекрестка железнодорожных путей, попадает в кавбригаду Г. И. Котовского, и влияние легендарного комбрига на юный характер сыграло решающую роль в его судьбе.«… теперь я есть красноармеец кавалерийской бригады имени товарища Котовского, известного вам, наверно, за свое геройство. Таких людей я еще не видал и большое уважение к комбригу имею» – говорит Николай Островский устами своего Павки Корчагина.
После ранения он снова стремиться вернуться в строй именно к котовцам, которые воистину стали ему семьей, научили не только воевать, но и трудится. Но написанное об этом времени к нам не дошло, потерялось, а роман, где он хотел рассказать о котовцах «Рожденные бурей» написан лишь на одну треть. Остальное не успел.
Как и Павка Корчагин, Островский, прикованный к постели тяжелейшей болезнью, слепнет. Каждая строка дается неимоверными усилиями. А ведь ему приходилось еще и учится. «В 1924 году я не знал русского языка» – самокритично говорит Островский о своей грамотности, хоть он закончил и церковно-приходскую школу, и реальное училище. «Огромная работа над собой сделала из меня интеллигента». – рассказывает он американцу в том же интервью.
Добавлю, что слепота и героя романа и самого писателя глубоко символична. Народ любой национальности всегда прислушивался к слепым певцам. На Украине были кобзари, имя греческого певца Гомера переводится как «слепой», а по скандинавским преданиям Один отдал глаз за вино поэзии…
ФОТОГРАФИЯ 3
В нашей культуре особое отношение к писателям. Они в народном мироощущении всегда немного пророки, от них ждут Откровения. И только книга Николая Островского оправдывает народные ожидания. Ни Исаак Бабель, ни Аркадий Гайдар, ни Фурманов и даже Шолохов не «дотянули»… А Островский стал больше чем писателем. Он был евангелистом своей эпохи и его книгу читали не так, как другие книги. От нее «заряжались» энергией. Бойцы Великой Отечественной, жители блокадного Ленинграда, строители коммунизма ощущали потребность открыть эту книгу, послушать ее…
Счастье трудиться
Не только в книге, в самом Николае Островском было постоянное высокое нравственное напряжение. В беседе с завотделом литературы и искусства газеты «Комсомольская правда» С. А. Трегубом 25 сентября для него «неудобных» вопросов, и наоборот, самые простые вопросы вызывают на глубочайшие размышления, как, например, вопрос о дневнике.
ФОТОГРАФИЯ 4 несмотря на болезнь, Островский много трудился
«Дневник вести не могу. Ведь в нем должно быть все, вплоть до любовных увлечений, до самых затаенных мечтаний. Это – честный разговор с самим собой, искренний до конца. Для этого нужно большое мужество. Писать для печати, истории – значит, писать литературное произведение. Это пошлость. Я не мог бы не вести дневника, но я не могу (и никто не может) доверить чужой руке самое интимное своего «я». Ничего не должно быть постыдного, чего ты не мог бы записать. Такой дневник – большая работа над собой».
Так же свободно, глубоко без «рисовки» говорил Островский и о мечтаниях:
«Мечтаю всегда, с утра и до вечера, даже ночью. Трудно сказать о чем. Мечта для меня – это одна из самых чудесных зарядок. Я трачу массу энергии и тоже разряжаюсь, как аккумулятор. И вот надо найти источники, которые мобилизовали бы на работу.
Как ни странно, мечта о мировой революции – глубочайшая моя мечта. Когда мне очень сложно, очень тяжело, является потребность фантастике. И почему-то чаще всего уношусь в Китай. И это глубоко личные и интимные мечты. Как приблизить конец издевательствам над рабочими – это девяносто процентов моих мечтаний. …. Вопросы личного – любви, женщин – занимают мало места в моих мечтах. Ведь человек сам с собой не лжет. Для меня большего счастья, чем счастье бойца нет».
Но самые замечательные у него размышления о труде. Апологеты массовой культуры сегодня считают труд насилием над свободной человеческойличностью, природой человека. Островский же говорил:«Когда человек чувствует, что ему не хочется работать, тогда он должен беспокоиться. Вырвавшись из девятилетней неподвижности, я был бы беспокойнейшим человеком. Меня бы увольняли, я бы не уходил с работы, пока не насытился ею. Таковы мои мысли, когда какой-нибудь идиот или идиотка пускают слюни и не находят для чего жить».
И, конечно, восхищают мысли писателя о подвиге: «Наши товарищи перед фашистами изумительно прекрасны. Это не герои на час». А когда он говорит в беседе с американцем: «В нашей стране быть героем – святая обязанность» – то в такой стране хочется жить.
- ФОТОГРАФИЯ 5-10
Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор» в ТамТам, Яндекс.Дзен, Telegram, Одноклассниках, Вконтакте, каналы TikTok и YouTube.